Благодарю вас, любезный И. С., за письмо и за самый вопрос, к которому вы в нем приступили. Вы совершенно правы в том, что не смущаетесь общепринятым мнением. Так называемое мнение есть весьма часто пустая или неясная формула, допущенная в обиход для устранения мнений, которые под нею притаиваются, нередко разноглася между собою и связываясь с формулою топкими нитями диалектики, допускающими почти совершенное отрицание. Вот причина, почему я позволяю себе не соглашаться во многих случаях с так называемым мнением Церкви и почему вы, с своей стороны, могли, с некоторою справедливостью, сказать такое строгое слово о Церкви исторической. В тоже время я уверен, что добросовестное мнение имеет полное право высказаться, и что, если оно справедливо, оно, до некоторой степени, оправдает общепринятую формулу, уясняя ее и не встретив того осуждения, которое вы предвидите со всех сторон, от Грека и Скифа, от мирянина и духовного Я отчасти испытал это со своим «Исповеданием». Многие, предубежденные ходячими формулами, думали, что духовные меня осудят чуть-чуть не на костер; а на поверку выпало, что все те, которые прочли, согласились, что оно вполне Православно и только к тиснению неудобно или сомнительно. {2} Убеждения, или мнения и формулы обиходные далеко не совпадают друг с другом, и я считаю себя в праве быть смелым в отношении к формуле, вполне преклоняясь пред убеждением. Верую Церкви, в которой нет и не может быть ошибки или лжи.
приводите в пример слова Христа: «вскую Мя еси оставил? Вы в этом неправы. В словах Спасителя мы никогда ничего не можем видеть кроме истины, без примеси какой бы то ни было гиперболы чувства. Христос на кресте судится, так сказать с Богом, т. е. с неумолимою логикою мироздания. Он, невинный, жертва этой логики. Он один оставлен милосердием Божиим, именно для того, чтобы никто кроме Его не был оставлен и не мог роптать, и эту-то высокую истину Он выразил в Своем скорбном обращении к Отцу. Вы за это замечание на меня пенять не будете. — Еще другое вводное слово. Вы обвиняете Вине (Vinet), с некоторою досадою, за выражение: что человек, часто испытанный страданием, имеет причины считать себя «особенно любимым и т. д. «Я не стану оправдывать выражения, может быть не вполне строгого, но смысл его вы оправдали, сами того не замечая. В середине письма вы говорите: «счастливцу легче забыть Бога, чем страдальцу, которому нет другого утешения». Избавление от искушения не есть ли милость, и не оправдан ли наш общий друг, Вине?
Перейдем к самому вопросу. Он, по-видимому, самостоятелен; но действительно, но отношению молитвы к греху, греха к судьбе человека и человечества, разумения и познания к воле и действию, он входит в разряд тех неисчислимых вопросов, которые возникают из сопоставления свободы человеческой и Божьего строительства (или необходимости) и которые наделали столько хлопот человеческому уму, что Мильтон считает их наказанием для чертей в аду. Эти отношения можно покуда отстранить, и тогда вопрос значительно упрощается. Общие или обиходные формулы: человек наказывается за грехи несчастием, или посредством жизненного горя освобождается, положим хоть отчасти, от ответственности за свои проступки (кроме последнего положения, не общепринятая и чисто-Латинского) — эти формулы можно принять и, будучи ясно поняты, они как мне кажется, совершенно согласны с истиною. Затруднения ваши возникают, если не ошибаюсь, из двусмысленного употребления слова грех в общем разговоре и даже в учении духовных писателей. Это слово обозначает: или собственно проступок личный человека, противный законам Божией правды, или общее отношение человечества к Богу, возникшее из первоначального нарушения закона, предписанного человеку. Мир есть творение, мысль Божия, и, сам по себе, он представляет полную и строгую гармонию красоты и блаженства. Дух, нарушающий закон Божественной правды, становится, по необходимости, в состояние вражды с Божиею мыслию, с гармонией мироздания, и следовательно в состояние страдания, которое было бы невыносимо, если бы оно не умерялось постоянно благостью Божиею. Высшее или полнейшее выражение этого страдания — смерть, проходящая через всю земную жизнь человека, в разнообразии своих частных и неполных проявлений, от расшибленного лба, занозы и даже самой легкой неприятности, до нестерпимого страдания и горя. Человек, каждый, дольник греха, по необходимости дольник страдания и, следовательно, страдает вследствие, но не в меру своей доли нравственной нечистоты. Не страдание человека, а его полное счастье было бы в высшей степени явлением анти логическим. Итак совершенно справедливо говорит обиходная формула, что человек наказывается за грехи, хотя бы, может быть, яснее было сказать за грех ее несправедливою к человеку вообще, которого Он в Себе представлял, хотя без него она была бы справедлива к каждому отдельному человеку. Он без греха, из любви, принял все условия земной жизни, не принимая даже заслуженного блаженства, чтобы не разлучиться с братией, обращая таким образом добровольно-принятый грех человеческого неповиновения и неправды в добродетель и высшую правду любви. Я не привожу текстов, подтверждающих это верование по самой простой причине: если мы приняли дух Евангелия, то слова ваши будут согласны с текстами; если же нет, то и тексты мы приведем и поймем криво. Человек страдает как дольник греха; и так совершенно справедливо сказать, что человек наказывается за грехи, хотя крайне неразумно было бы думать, что он страдает по мере своей доли, как некоторые думают, и как можно бы предположить из отдельных выражений Св. отцов. Мера каждого безмерна, как грех вообще, и в каждом она облегчается милостью Божиею, по закону Его общего строительства, неизвестному ни нам, ни даже высшим Его созданиям (как можно заключить из одного места послания к Ефесеям). Вы совершенно правы, говоря, что Бог не наказывает человека, а что зло само себя наказывает по неотразимому закону логики, и, в этом случае, я вам дам текст для оправдания против тех, которые стали бы вас обвинять. Апостол Иаков говорит: «как сам Бог не искушается злом, так и не искушает Он никого», {3} а напротив того «всякое даяние благо и всяк дар совершен свыше есть, исходяй от Отца светов». {4} Злом тут называет он не страсти, а всякое зло жизненное; ибо он прежде сказал: «блажен человек, претерпевший искушение. {5} Что человек страдает не по той мере личного греха, т. е. видимого проступка, которую мы склонны ставить в соотношение с страданием, в том нам свидетельствует Сам Христос, когда на вопрос: почему человек болен, по своим-ли грехам или по грехам родителей? Он отвечал: «ни по тем, ни по другим, но да явится на нем сила Божия». Если, в одном случае Он так сказал, то ни в каком случае нам нельзя искать того отношения между грехом и страданиями, которое многими предполагается. Разумеется, что больной, о котором говорил Спаситель, все-таки страдал как дольник греха, и словами Спасителя отстраняется только ложная идея меры; ибо иначе мы должны бы были предположить, что больной страдал сверх меры, т. е. несправедливо. Сам же грех наказывает себя логическим выводом — страданием, всегда умеряемым милосердием Божиим. Итак, сознание, что человек страдает за свой грех (как дольник греха), и сознание греха в каждом страдании, как бы оно ни было ничтожно, совершенно справедливо. То же самое относится и ко всякому неразумию, которое есть только одна из форм духовного страдания. В суждении о Вине не должно забывать, что он в одном месте говорите: «les pйchйs sont le pйchй» (грехи суть грех) й чрез это отстраняет идею меры, которая вас, мне кажется, сбила; ибо, отстранив ее, выйдет, что вы согласны и с Вине, и с учением всего Христианства, кроме Латинствующих.
Вине говорит о страдании как воспитателе, данном нам от Бога. Когда вы признаете, что счастливцу легче забыть Бога, чем страдальцу, не тоже ли вы говорите? Но почему этот воспитатель дается одному, а не дается другому? Кто скажет? Почему не всем людям одна судьба? В похвале страданию вообще много риторства, это правда; но не должно его оставлять и без похвалы. Вы совершенно правы, а что еще лучше, правы с теплотою душевною, когда говорите, что Бог учит всем, скорбью и радостью, солнцем и бурею; но что ж из этого? Пословица все-таки права: «гром не грянет, мужик (человек) не перекрестится». По крайней мере, часто так бывает. О страдании и счастье я готов сказать то, что Павел о посте: «ты не ешь и благодаришь Бога, другой ест и благодарить Бога, и оба делают хорошо». Вине говорить: «если ты много страдаешь, думай, что тебя Бог много любит», а кого же Он любит немного? или кого не любит Он, если человек только позволяет Богу любить его? Вине не правь, ибо дозволяет какую-то гордость страдания. Об этой гордости сказать можно тоже, что Варсонофий о гордости поста: «Ты постишься, а брат твой есть, и ты этим хвалишься. Пост — лекарство для души. Чем же ты хвастаешься, что с помощью лекарства достигаешь здоровья, которое брат твой имеет не лечившись? Разве больные могут хвастаться?» Но они могут и должны благодарить целителя, понимая его явную любовь. Бог не посылает счастливец также, оба равно Богу угодны: в этом я согласен и даже думаю, что благодарность счастливого человека лучше и святее. Вине говорить (слов не помню, но смысл таков): «Ты встал сытый из-за стола и взглянул на небо, и мысленно благодарил Бога — ты еще не благодарил. Уделил ли ты часть своей трапезы голодному? или подумал ли умом и сердцем, как бы его насытить? или, если все это тебе недоступно, поскорбел ли ты искренно об его голоде? О! тогда ты благодарил». Страдание способнее к состраданию, чем счастье (я говорю вообще, ибо иногда оно ожесточает), и поэтому благодарность, т. е. выражение ее в деятельности любви к ближнему, труднее счастливому, чем несчастному. Поэтому самому человек, признавая страдание за последствие, и, следовательно, за наказание греха, должен благодарить Бога, допустившего это страдание и убавившего так сказать, тягость счастья, которой он не умел носить.
какого-то арифметического отношения скорби к греху, т. е. чистую и явную нелепость. Отстраните ее, и вы согласитесь, что если бы человек был безгрешен, Бог бы не мог его посещать страданием или смертью. Смерть обратилась бы в преображение. Это служит ответом на безумное мнение, недавно возведенное в догмат папою, о полной безгрешности Божией Матери.
Но тут снова встречается тот бесконечный вопрос, о котором я уже говорил, вопрос о совмещении свободы и необходимости. Каким образом может человек, так сказать, требовать и вытребовать изменения логических законов мироздания? Каким образом может он от Бога, всегда умеряющего строгость логического закона, т. е. враждебность мира (Его мысли) к человеку, отвергшему святость этой мысли, испросить еще большего умягчения закона в частном случае? Вопрос очевидно неразрешим вполне; но, в тоже время, душа как-то чувствует, что различие между законом мысли Божией в отношении ко всему миру и в отношении той же мысли к каждому данному случаю, выдумано бредом нашей слепоты и не имеет никакой существенности. Законы нравственная мира также непреложны как и законы физического мира (который есть в тоже время и нравственный); а между тем мы чувствуем, что наша воля (разумеется под благодатью) изменяет нас самих и, следовательно, наши отношения к Богу. Почему-же та же воля, выраженная в молитве, не могла-бы изменить и отношении наших к миру внешнему? Скажете ли, что в одном случае молитва, явно законная (ибо есть требование улучшения), не может не быть исполнена, а в другом ее исполнение было бы, так сказать, незаконным, ибо оно нарушило бы логику всеобщих явлений? Тут более кажущейся, чем истинной правды. Я горд и прошу исправления от гордости; я тону и прошу спасения от воды. Гордость моя есть, также как и опасность моя, логический вывод из целого ряда предшествовавших, внутренних проступков, увлекающих меня к новым проступкам или порокам; а за всем тем воля, под Божиим благословением, останавливает мое падение. С меньшею явностью относится этот закон и к физической опасности, но он остается тот же. Однажды две дамы говорили целый вечер о чудесах; покойная жена моя, бывшая при этом, вернулась в дурном расположении духа и на вопрос мой «чем она недовольна?» рассказала мне весь разговор. «Я всё-таки не вижу, чем ты недовольна?» — «Видно, они никогда не замечали, сколько чудес Бог совершает в нас самих, что столько хлопочут о чудесах внешних». — Просите Царства Божия, и все приложится вам. Всякая молитва заключается в «Отче наш»; но, мне кажется, вы ошибаетесь невольно, когда идею воли Божией вы ограничиваете логическим развитием мировых законов. Они — выражение Его воли, но не оковы, наложенные да Его волю. К чему же просить нарушения законов, которым я подчинялся вследствие греховности, т. е. законов страдания внешнего, которое часто спасительно? К тому, что естественно просить избавления от него и улучшения внутреннего в жизни бесскорбной. Это естественно. Хороша покорность в страдании; еще лучше благодарение за страдание; но искренно пропетый благодарственный гимн (выражающийся всею жизнью) за избавление от скорби точно также великолепен, как Иовово терпение; а душа просит всякого счастья. Видимое улучшение жизни физической, происходящее от простого напряжения умственных способностей (в Англии), будущее усовершенствование жизни земной, которое вы предвидите, по моему весьма справедливо, ставят в ваших глазах все эти явления вне зависимости от закона нравственного. Это едва ли справедливо. Множество пороков, в их явной отвратительности и уродливости, делаются невозможными в образованной земле, также как засуха или чума. Следует ли из этого, что нравственный закон также подчинен необходимому развитию? Англия выше России в жизни физической и общественной — правда; но она и выше ее и в приложении своих нравственных законов (хотя самые законы могут быть и ниже). Человек гадит свою внутреннюю жизнь, также как и зажигает дом свой, часто из неведения. Во всех случаях мы просим разумения и мудрости и во всех, кроме Божией милости, идем и путем внешним, размышлением, чтением, беседою и т. д. Я скажу более: самое улучшение в физической жизни народов едва ли не находится в прямой зависимости от чувства взаимной любви, старающейся приложить всякое новое знание к пользе других людей-братий; не даром всякое просвещение дастся только христианским пародам. «Всякое даяние благо (в мире физическом) и всяк дар совершен (в мире нравственном) свыше есть, исходяй от Отца светов». Труд для пользы других, бескорыстный (хотя отчасти), есть молитва, и молитва не только высшая, чем лепетание Славянских слов в уголке, перед Суздальскою доской, но высшая многих, гораздо более разумных молитв, в которых выражается какой-то загробный эгоизм более, чем любовь. Молитве, так сказать, нет пределов. Отрывать се от жизни, формулировать, заключать ее в отыскании «серединной точки» и проч., все это нелепо. Она цвет жизни; как всякий цвет, она обращается в плод; но она не лезет с своим великолепным венком из лепестков и семенных пучков, без стебля, листьев и корней, прямо из сухого песка, лишенного всякой растительности. Она может возникнуть, как некоторые тропические растения, почти в один миг, с необыкновенною красою и блеском, или развиваться медленно, как Cactus Zeherit (или столетний цвет); в обоих случаях у нее были жизненные корни. Кому в голову придет отделить молитву Иисуса от Его проповеди, от Его исцелений, от Его крестного подвига? А впрочем всякое счастье нужно человеку и всякое дается Богом: вспомните чудо в Кане Галилейской.
Искренно благодарю вас за ваше письмо. Оно много вытребовало размышлений; оно само проникнуто тем жаром и любовью к истине, которые одни только и могут оплодотворять жизнь. Видите, в чем мы не совсем согласны, и что нигде прямого разногласия нет. Вы немножко слишком много приписываете общему закону; но это очень естественно, потому что вообще слишком много дают простора партикуляризму. «Голова разболелась — это оттого, что на Кузьму и Демьяна я к обедне не ходила». (Жаль только, что ни один помещик, когда у него болят зубы или спина, не подумает, что это — вознаграждение за оплеуху, данную камердинеру или за синяки на спине крестьянина. Если бы я видел партикуляризму — не стал-бы и восставать против него, хотя в душе и отвергал бы.
Прощайте. Кажется, ереси в вас нет, а только некоторый маленький стоицизм и боязнь вмешивать Бога в суету жизни земной. Впрочем, я уверен, что вы со мною согласитесь.
Примечание
1) Письмо это служить ответом на письмо, писанное по поводу одной из проповедей известного протестантского богослова Vinet, в которой, между прочим, проводилась та мысль, что страдание, насылаемое на человека, есть благодеяние Божие. Пр. изд.
„Опыте Катехизического изложения учения о Церкви».
5) Там же, ст. 12.